В младшей школе она дралась, отстаивая свое «я». Когда ей было 19 лет, отца забрали в украинский плен, и всю ее семью срочно эвакуировали из Луганска в Северную Осетию. Она всю жизнь мечтала показывать людям то, что видит. Она не предала свою мечту и стала снимать фильмы. На IZHLIFE история 30-летней Любови Марецкой – автора документальных фильмов про события на Донбассе 2014 года.
Мы встретились с Любой в Ижевске на премьере ее последнего фильма «Отец» (12+), который рассказывает о военном священнике и ее папе Владимире Марецком. Он прошел украинский плен, пытки и, несмотря на три инсульта, продолжает словом Божьим помогать нашим бойцам.
Каково это быть дочерью священника?
Люба родилась в небольшом городке Свердловске недалеко от Луганска. Ее детство отличалось от детства сверстников. Ведь ее папа – Владимир Марецкий – священник. Вместо сказок мама читала Любе и ее младшим сестре и брату «Жития святых». Вместо мультиков и бразильских сериалов они смотрели исторические фильмы про рыцарей и Тараса Бульбу.
«Гарри Поттера» я посмотрела только тогда, когда выросла. И мне он вообще не зашел – не поняла, почему люди так фанатеют. А мультики? Есть два, которые отпечатались в сердце, – это «Мулан» и «Спирит: Душа прерий» про коня, который выживал, – Люба улыбается. – Если плохое настроение или что-то в жизни произошло, я пересматриваю их, и они меня всегда возвращают в детство».
В семье Любы было принято разговаривать. Обо всем! И о том, что такое солнце, и почему мы вокруг него летаем. И о том, что не так уж и важны деньги, вещи, а главное – не предавать самого себя, свою душу, Бога.
«У нас в семье принято обнимать друг друга. Мы могли просто валяться на одной огромной кровати и разговаривать о чем-то, смотреть фильмы и смеяться. Для нас тогда папа был не священником, а просто папой!»
Все вместе они ходили за грибами, гуляли по заповедным лугам, ночевали в палатке, путешествовали по Крыму, Украине и России.
«Мы жили возле реки. У большой такой реки! И папа купил лодку, мы ее надули, и все вместе отправились на сплав. И вот мы плывем. Как в фильме! Ты с реки видишь мир по-другому. Ты плывешь. И везде вода. И вся семья в этом крошечном пространстве, в лодке. И это было так волшебно, так по-киношному, что сильно запомнилось».
В храме папа превращался в отца Владимира. В строгого и серьезного.
«Даже маленькими мы понимали, что на момент службы он для нас не тот папа, с кем можно побаловаться. И дома, когда к нему приходили прихожане, наше поведение менялось. Мы понимали, что к нему пришли те, кому нужна помощь. Мы не лезли к нему, не пытались трогать, уходили в другие комнаты. Конечно, чувствуется какая-то большая ответственность. Если ты из обычной семьи, то на тебя не так сильно обращают внимание. А если ты из семьи священника, к тому же отец еще и видный казак, то ты не можешь себе позволить лишнего. Не то чтобы очень хочется этого, но все равно понимаешь, что должен повести себя более правильно, не оступаться, ведь по тебе судят. Ты просто должен держать себя в руках, не быть расхлябанным».
Люба признается, что обижалась на папу. Иногда.
«Когда все мои одноклассники гуляли, веселились, у меня было строго – в девять вечера ты должен быть дома. Хоть убейся, но должен быть. Со мной даже не разговаривали на эту тему. И я понимала, что это никак не исправить, не изменить. И обижалась, особенно в подростковом возрасте. Да, папа очень строгий. Мы все понимали, что если отец сказал, то так и будет, его слово – закон. Но при этом по любому вопросу мы всегда бежали к нему, и он нам помогал. И когда я выросла, я сказала «спасибо», что держали меня в руках. Это важно. Все, кто гулял, ничего не достигли. Наверное, и мои дети тоже будут на меня ругаться, обижаться, но потом, когда вырастут, тоже меня поймут».
Отстаивала свою правду
За свое право быть другой, непохожей Любе приходилось бороться. В младшей школе она… дралась! Очень сильно и со всеми.
«Может быть, такая школа была. И дети там… Они же жестокие, у них нет стопа, нет каких-то ограничений. И меня сильно дразнили. И из-за папы, и из-за того, что я отличалась – я росла очень быстро, была выше всех своих одноклассников. Они меня не принимали – не то чтобы я была забита, нет, я была общительным человеком, но я не была на равных со своим же классом. Они пытались сломать. Например, в четвертом классе меня хотели поставить на колени. Парень говорил: «Ты сейчас встанешь передо мной на колени». А я... Как это я встану перед кем-то на колени, кто он такой, чтобы перед ним вставать на колени? Почему-то для меня очень важно было отстоять свою границу, свою правду. Это было прям, не знаю, кредо мое. А этот парень в моменте сломал мне палец. Конечно, потом были разборки, папа ходил. И так получилось, что я не сломалась, наоборот, они меня закалили».
После 4-го класса она вместе с родителями переехала в село Райгородка. В новой школе ее уже не дразнили…
А потом пришли солдаты
Мирная жизнь Любови Марецкой закончилась в 2014 году, когда на Донбассе начались боевые действия. Люба тогда училась на 2 курсе в университете в Луганске.
«Мы все это почувствовали чуть-чуть раньше. В новостях то и дело показывали какие-то столкновения. Потом в университете очень сильно начали гнуть на то, чтобы все должно быть на украинском языке. Нагнетание в воздухе висело. Папа говорил, что наступает тяжелое время. А мы пытались понять, какая война? XXI век на дворе. Не укладывалось в голове. Я помню, как однокурсникам сказала, что, наверное, война будет. И они смеялись, считали и меня и папу сумасшедшими… Когда пошли первые стычки, когда пошли украинские военные, я помню, что они прибежали ко мне и кричали: «Люба, что будет дальше?».
А дальше в родное село Марецких пришли солдаты. Остановились примерно в 500 метрах от их дома.
«Была тревога, но осознания как такового, что вот она, война, не было еще. А потом нам позвонили и сказали, что отца убили. И в этот момент в голове просто... Я не знаю, что произошло. Было ощущение, что ты до этого был одним человеком, а потом стал совершенно другим. Резко поменялись все приоритеты в жизни. Вплоть до того, что я до этого ела яблоки – любила их, а сейчас как отрезало, не ем. Мы мечтали об одном, а после того, как нам сказали, что отца нет, то все, – у Любы перехватывает дыхание, но она продолжает рассказывать. – Я в одночасье поняла, что отец решал все вопросы. Мы были за ним, как за каменной стеной. Внутри меня что-то сработало: осталась только мама. А она в силу своего здоровья даже работать идти не может. А у тебя сестра, которой даже 18 лет нет, брат, которому 11-12 лет. И все. Ты резко повзрослел. И уже тебя нет права на ошибку, нет права веселиться, хохотать. Вообще все сразу стало по-другому».
На следующий день им снова позвонили. Сказали, что отца Владимира не убили, а забрали в плен. Что у них есть 10 минут на сборы, чтобы уехать из села. И никто из них не знал, что брать с собой. Покидали в сумки первое попавшееся под руки – футболки, шорты, шлепки – было почти лето.
«Был шок. Мы не понимали, что мы уезжаем надолго. И только когда уехали оттуда, поняли, что вот она война, вот, что это такое. Не когда где-то там далеко стреляют, а когда в твоей семье страдают люди. Когда ты не знаешь, выживет ли твой отец, когда стрельба за окном, и ты не знаешь, попадет ли в тебя или в кого-то из твоих близких».
Их увезли к родственникам в Северную Осетию. Через четыре месяца Владимира Марецкого освободили, обменяли на украинских солдат. В плену его пытали, избивали. Там у него произошел инсульт. Он приехал за семьей на Кавказ, чтобы вернуться потом всем вместе на родину, в Луганск.
10 лет на Кавказе
Но Люба осталась в Северной Осетии. На долгие 10 лет.
«Когда ты понимаешь, что тебя возвращают в Луганск, туда, где идет война… Я просто не могла туда вернуться. Это страшно. Мне не хотелось жить в мире, где я не могу полноценно заниматься творчеством. Я человек чувствительный и для меня очень важна творческая среда. И на тот момент мне показалось, что Владикавказ даст мне ту среду, где я могу дальше жить. Да и родственники там жили. И все равно оставить 19-летнюю девушку жить на Кавказе – это было шоком для всей семьи. Да, были долгие разговоры, где-то, может быть, и мои истерики. Но меня отпустили, сказали: «Попробуй».
И она попробовала. Месяца два пожила у родственников, потом устроилась на работу, сняла квартиру и стала жить одна. Люба признается, для нее это был переломный момент.
«Очень тяжело было. И были моменты, когда хотелось все бросить и вернуться домой. Но где-то, наверное, сработала моя гордыня – дурацкая моя гордыня. Для меня вернуться – это значит надо было признать, что я не права. А как это я не права, если я могу работать? Срабатывал какой-то щелчок, что нет, я не могу сдаться».
Она работала фотографом в журнале, снимала свадьбы. А потом открыла свою фотостудию, чуть позже – школу театра и кино.
В 2022 году она придумала и воплотила в жизнь восемь документальных фильмов про успешную молодежь Кавказа.
«Мне всегда хотелось показать, передать людям то, что я вижу. Этим передатчиком моего видения оказался сначала телефон с камерой, потом я занялась фотографией. А видео… В моей голове, чтобы снимать фильм, надо было достичь чего-то очень высокого – точно должно было быть образование, какие-то люди, связи. А у меня этого не было, для меня это было недоступно. А потом оказалось, что все доступно».
«Надоело объяснять всем, решила показать»
Свои фильмы Любовь Марецкая показывала в школах, в вузах, на фестивалях.
«И каждый раз меня спрашивали не о том, как развиваться, начать делать что-то свое, а про то, как у меня дома, как там, а почему, а зачем, а что ты чувствуешь? И каждый раз я объясняла. И потом мне так надоело это все объяснять каждому, что я решила создать фильм, в котором будет полностью объяснение», – в 2023 году она начала снимать документальную картину «Богом хранимые» (12+) о событиях на Донбассе 2014 года.
«С этим проектом я попала в Крым на программу #Своекино. Он у меня уже был практически собран, мы только его доупаковали немножко. И мне говорят, мол, создавай новый проект, снимай кино про отца: «Он у тебя герой, он у тебя такая яркая личность. И ты как дочь можешь его еще больше раскрыть». А я не хотела снимать про свою семью. Это болезненно очень. И знала, что отец не захочет, чтобы про него снимали – такие люди, как он, не любят о себе рассказывать. А еще мне было страшно, что эмоции не дадут рационально подойти к задачам. Но меня убедили, что, наоборот, эмоции – это моя сила».
И Люба поехала к папе.
«Я просто понимала, что ополчения становится все меньше и меньше. Он это тоже понимал. И его история не про то, что он такой герой, а что он – один из ополчения, один из тех, кто просто встал на защиту чуть ли не с палками. Не за деньги, не за что, а просто за идею – сберечь свой дом».
И отец Владимир, Любин папа, согласился. Они много разговаривали, вспоминали. Любовь написала сценарий – взяла из его истории самые ключевые моменты, то, на что хотелось направить внимание зрителей. Представила свою идею на питчинге программы #Своекино, и проект получил поддержку Президентского фонда культурных инициатив.
«И потом было самое сложное. У папы случился инсульт – уже третий по счету. Мы выиграли грант и не знали, что делать. Инсульт был очень сильный. Врачи говорили, что он больше не встанет на ноги, что, может быть, вообще даже не выживет. А мы были уверены: плен пережил, до этого два инсульта пережил, значит, и третий переживет. Вот такое у нас было такое настроение. И так и произошло. Но в сценарии пришлось все переделывать: то, что было задумано, было нереально выполнить».
Боролись за власть
Поначалу съемки проходили очень трудно. Любовь Марецкая – режиссер, главная на площадке. И Владимир Марецкий – настоящий казак, священнослужитель, главный герой фильма.
«За власть на площадке боролись оба, – посмеивается Люба. – Я, как режиссер, должна требовать. А он, как отец, воспринимает меня не как режиссера. И было тяжело где-то просить, например, чтобы он что-то сделал или куда-то поехал. Но в итоге мы все равно нашли общий язык. Папа не то чтобы подчинился. Нет. Это было не так. Он позволял... Да, позволял направлять. Он доверился, как и я ему доверилась».
Вместо вылизанных лощеных декораций Любина команда создавала среду, в которой актеры могли максимально погрузиться в нужное состояние.
«Если мы снимали в подвале, то он был настоящим – очень холодным, грязным, вонючим. Да, мы все там убирали, но при этом там было состояние какого-то невроза, состояние отвращения к самому месту. Я в этом фильме вообще не командовала – вы должны вот такую фразу сказать, я давала актерам полную свободу. Но… Например, папа рассказывал, что его вот так и вот так допрашивали, пытали. Но мы же знали, что будем все это показывать и молодежи, детям в том числе. Поэтому убирали жестокость, мат… Вместе с отцом и актерами на площадке адаптировали сцены, но при этом старались по максимуму сохранить правдоподобность».
Люба понимала, что на съемках возвращает своего отца в то состояние, когда ему было плохо. Не было ли это жестокостью с ее стороны?
«Во-первых, я знала, что у меня отец сильный. И знала, что я его этим фильмом не смогу как-то сломать. У меня не было такого в голове – сделать ему очень больно. А во-вторых, у нас была особая атмосфера, съемки проходили не в трауре. Сначала погружение в сцену, а как только мы говорили «стоп», отец начинал шутить, чтобы выйти из этого состояния. И мы шутили, пили чай».
«Они не играли, они вспоминали»
В фильме снимались военнослужащие, ополченцы и местные жители, которые были свидетелями тех страшных событий. Одна из них мама Любы – Инга Марецкая.
«Я не говорила, чтобы она отыгрывала какую-то эмоцию. Я просила ее вспоминать, например, как провожала отца. Первый дубль, она смеялась. И это естественная реакция на камеру, особенно, когда ты делаешь это первый раз. Но потом она начала погружаться. Второй дубль уже не смешно. Третий раз, наверное, уже что-то вспомнила, а на четвертый раз взяла и отыграла. И даже в фильме видно, как у мамы слезы появились. Потом она говорила, что заново прожила тот момент, как тогда отца отправила».
А под военных Люба и ее съемочная команда просто подстраивались.
«У тебя нет возможности что-то переснять, что-то переделать. Что тебе Господь послал, то ты успел заснять, спросить. Не было такого, что мы в платьях и «ой, я тут не сяду, тут грязно». Дали что-то поесть, мы поели. Не дали – не поели. Они по колено в грязи, и мы с ними наравне, ничего страшного. Нам никогда не говорили, что не будут сниматься. С нами был папа, которого почти все знали. Естественно, что к нему суперуважение, и к нам, ко мне, как к его дочери, было такое же отношение – будто свой человек приехал. И мне это очень помогало – бойцы открывались, делились мыслями, чувствами. И это на меня накладывало ответственность за их судьбу, потому что их увидит вся страна», – рассказывает Любовь.
Украинцев в фильме играли профессиональные актеры из Луганского драмтеатра. Все они в прошлом были мобилизованы и участвовали в военных действиях. И им тоже ничего не приходилось объяснять. Ведь они тоже все видели своими глазами. Они не придумали, они просто вспоминали, как это было и отыгрывали все на камеру.
А еще в фильме много пушистых актеров. Почему?
«Да-а-а. Много! – Люба расплывается в улыбке. – И мы спрашивали, почему. Ребята отвечали, что так они понимают, что их кто-то ждет. Что они уходят (на задание – прим. ред.), а там остаются коты-собаки и к ним надо обязательно вернуться, покормить. Мне кажется, для них это как терапия – такой жизненный момент, который возвращает в тепло, создает домашний уют».
«Выезды с папой на передовую – это честно». Но страшно
Над фильмом работала целая команда. Но собрать людей для работы на Донбасс было очень сложно – не все соглашаются ехать в горячую точку и подвергать свою жизнь опасности. Или просят очень много денег за свою работу.
Перед началом съемок Люба дала клич в социальных сетях и в СМИ о поиске людей. И они пришли. Причем специалисты собрались со всей страны! И из Ижевска тоже – звукорежиссером картины стал Иван Клещевников. Он случайно увидел в интернете новость и отправил портфолио.
«Мы посмотрели, поняли – как будто бы наш человек, попросили еще выслать материалы. Потом я с ним говорила и поняла, что это адекватный человек, который нам подходит, вот душой его почувствовала».
Любовь, ее отец, ее команда провели в зоне СВО пять месяцев – с октября 2024-го по февраль 2025-го. Выезжали в подразделения на линию фронта, где и общались с действующими бойцами российской армии. Но так ли необходимо было ехать за ленточку – именно так говорят военные про границу мирной жизни и зоны СВО? Наверное, можно было все так же снять и реконструировать там, где не летают снаряды. Не так же – в голосе Любы появляются стальные нотки.
«Я принципиально пошла от того, что я снимаю там, где все проходило. Потому что рыть окопы где-то вдалеке, в поле было бы фальшью уже изначально – даже в глазах команды. Я сейчас не призываю всех ехать туда и снимать конкретно в том окопе, где там что-то произошло, нет. Но только там сама атмосфера помогает погрузиться в происходящее. И для меня было важно, что там люди, которые понимают, что они вообще делают. И, конечно же, выезды с папой на передовую – это честно. Это его работа. И было бы странно искать какие-то локации военных где-то на приграничье. Да и бойцы по-другому бы отвечали. И атмосфера была бы другая, и фильм. Было бы все совершенно про другое. Мы нигде не соврали. И это нам помогло дать ту эмоцию, ту обратную связь, которую мы сейчас получаем от зрителя».
Война раскрывает то, что в тебе заложено
Съемки, поездки за линию фронта, разговоры с солдатами – к завершению этого проекта Люба поняла, как война меняет людей.
«В фильме я задала папе вопрос «Ты изменился из-за войны?» И его ответ меня сильно удивил. Он сказал, что он стал мягче. И на самом деле, я заметила это вообще во всех бойцах: война, она не делает кого-то злее или добрее, она просто раскрывает то, что в тебе заложено. И вот мне кажется, что отец стал более понимающим. Не «я вот так сказал, вот так и будет». А он начал смотреть на ситуацию и оценивать ее с разных сторон. Мне кажется, папа с бойцами как свой человек потому, что, во-первых, много чего прошел, а, во-вторых, в нем теперь нет резкости – он не осудит, а подскажет. А в бойцах я увидела… такие влюбленные глаза, они так хотят жить. У них очень много доброты, и они готовы поделиться с тобой последним».
Да и саму Любовь этот фильм поменял. После событий 2014 года она долго не могла принять того, что мама и папа снова живут там, под Луганском. Их дом разграбили, в нем долго жили украинские военные. Он был просто в ужасном состоянии.
«Я не знаю, откуда у родителей столько силы, но я сперва в этот дом возвращаться не хотела. Я приезжала, и было ощущение, что это не мой дом, что я не хочу там жить. Мои воспоминания из детства никак не соприкасались с реальностью, которую я видела. Мне было сложно понять родителей: как можно вернуться туда, где тебе причинили столько боли? Но теперь по-другому. Нет ощущения, что я приезжаю в дом, где выросла. Есть ощущение, что я приезжаю в дом, в котором счастливы мои родители, где уже все хорошо. Глядя на папу, я поняла, что надо просто прощать. Ведь обиды нас убивают».
А еще Люба говорит, что нужно верить!
«Когда человек во что-то верит, ему ничего не страшно и с ним ничего не случится. Отец там в плену верил, что выйдет оттуда. Каждый боец верит, что он будет жить. Каждая жена верит в то, что ее муж вернется живым. И вот эта вера позволяет нам оставаться людьми, не знаю, как по-другому сказать, не оскотиниться, – Люба долго подбирает слова. – Да, наверное, вера нам дает силу, уверенность. Она не дает нам остаться на произвол судьбы. И мне кажется, что сейчас людям нужна эта вера. Без нее можно сойти с ума и умереть душой. И чтобы ты внутри чувствовал эту любовь к жизни, чувствовал вдохновение, нужна вера. Она просто необходима людям. И поэтому мы закладывали в фильм лозунг «Он прошел через тьму, чтобы вести нас к свету», потому что нельзя опускаться, нельзя сдаваться. А когда ты веришь в Бога, ты знаешь, что это закончится, что Он тебя выведет, что Он тебя спасет. Поэтому вера очень важна!»
Стоп. Снято!
Премьера фильма «Отец» состоялась в Москве в июле 2025 года. Но отца Владимира там не было, не смог приехать.
«Мама и папа увидели фильм на премьере в Луганске – это был уже десятый по счету город, в котором мы его показали. И папа мне постоянно звонил и просил, чтобы я скинула ему ссылку. Но нет. Мне было нужно, чтобы отец увидел, как зрители реагирует на картину. Когда ты видишь себя на маленьком экране, можешь обратить внимание, что где-то не доиграл, тут что-то пробубнил, там не так выглядишь. А мне было важно, чтобы отцу картина все-таки понравилась. И она ему понравилась. В Луганске после показа мы всю команду пригласили на сцену, дали им слово. Отец сказал, что для него важно, что в фильме затронулась история про ополчение, про казачество, про храм. Он сказал, что сейчас пришло то самое время рассказывать правду. Для него этот фильм, это правда...».
А вот мама Любы – Инга Марецкая – плакала.
«Она была изначально не очень «за», потому что беспокоится, чтобы с семьей было все хорошо. Наверное, как раз ей этот фильм труднее всего дался. Не потому, что она там снималась. А потому, что она еще и обеспечила всю команду – кормила, поила, в общем, помогала, как могла».
«Буду отдыхать»
Фильм «Отец» покажут в более чем 25 городах России. И в каждый город вместе с фильмом приезжает Люба. И везде она сидит в зале и смотрит «Отца» заново. Говорит, так может чувствовать тех, кто смотрит ее детище. А потом ей задают вопросы, делятся своими историями, просят снять продолжение. Но, честно, она просто хочет отдохнуть – «кататься» с фильмом по всей стране оказалось тяжело.
«Я каждый раз проживаю всю эту историю заново. Каждый раз. Заново, заново. Мой максимум отдыха от показов – четыре дня. И получается, что почти каждый день ты общаешься с аудиторией. А люди, видя честность на экране, делятся с тобой своими честными историями. А я человек очень эмоциональный, и проживаю это все за них опять заново. И вот это оказалось немножко тяжело. Поэтому, скорее всего, январь-февраль я буду просто отдыхать», – мечтательно говорит Люба.
А потом снова за работу. Хочет снять фильм про мирную жизнь. Ведь она знает и верит, что все, что сейчас происходит на ее родине, закончится. И будет мир! И папа пойдет на рыбалку. А мама будет ждать его с пирогами и чаем. И она будет к ним приезжать. И они будут смотреть все вместе веселые фильмы и долго-долго разговаривать. И все будет хо-ро-шо!
