К юбилею первый президент Удмуртии выпустил свою четвертую книгу – мемуары «Когда я итожу…», отрывки из которой мы публиковали на сайте и в газете «Центр».
Заключительный же материал этой серии – выдержки из послесловия к книге. Написано оно Виктором Ивановичем Чулковым, много лет руководившем пресс-службой Президента Удмуртии. И здесь Александр Волков предстает перед нами таким, каким его знали только самые близкие люди.
Восстанавливал не просто сельское хозяйство, а село в целом
Судьбе было угодно, за что ей отдельная благодарность, чтобы я провел рядом с ним 14 лет. Наверное, самых ярких, драматичных и насыщенных в его и без того богатой на события биографии.
Я пришел в пресс-службу Государственного Совета республики после того, как отгремел первый акт основных баталий, связанных с утверждением Александра Волкова фактическим лидером Удмуртии. Поначалу это обстоятельство меня сильно огорчило: открытая политическая борьба прошла без меня и сменилась повседневностью. Но быстро выяснилось, что объем работы, которую «волковская» пресс-служба должна делать в единицу времени в условиях «затишья», равнялся хорошему форс-мажору в других подразделениях Госсовета и Правительства.
Когда я начал это понимать, то перестал удивляться тому, что Президент постоянно работает на опережение: раз за разом угадывает те направления развития республики, которые лишь завтра, а то и послезавтра откроет для себя федеральная власть.
Он намного раньше федерального центра начал восстанавливать сельское хозяйство. Причем не только как узко понятую «сферу производства», а как сельский образ жизни, как единый социально-экономический комплекс, который в перспективе сформирует среду и уровень жизни, способные конкурировать с городскими.
Понятно, что это задача не одного десятилетия. Но как ни крути, а уже сегодня городской житель может позавидовать большинству построенных им сельских «социальных объектов».
«Разобрал обшивку и ткнул строителей в щель между стеной и рамой»
Путь, пройденный республикой в этом направлении за 13 президентских лет, поразит любого, кто способен сравнивать и делать непредвзятые выводы. В 1999-2000 годах я объездил с Президентом все районы республики (и не только райцентры) и почти везде видел одно и то же – заброшенные поля, жалкие остатки коровников и зернотоков советской постройки, поросшие травой и молодыми березами фундаменты и цоколи недостроенных и брошенных 10-12 лет назад школ, больниц, клубов и детских садов.
Тут самое время привести цифры сегодняшних надоев, привесов, поголовья, количества новостроек. Но я скажу о другом. О том, что стоит за этими цифрами. А стоит за ними Президент, который возвращал жизни и работе на селе давно утерянные смысл и цель, а людям – чувство собственного достоинства.
И это касалось не только работников СПК и фермеров, но и учителей вместе с учениками и их родителями, воспитателей с их воспитанниками, врачей с их пациентами, - всех, кто не сломался, не потерял себя, не опустился в результате жесточайшего эксперимента, который провели над российским селом наши реформаторы.
Не помню, в каком году, в строящейся школе он разобрал обшивку и ткнул строителей в щель между стеной и оконной рамой. В другом случае попросил отодрать пару половых досок и доказал подрядчику, что тот неправильно положил лаги. И таких примеров масса. Кому-то казалось, что Президент работает на телекамеру. А он искренне считает, что строить плохо значит обманывать людей, которых и так много лет обманывали. Себе он такого позволить не мог.
Школы он начал строить с 2000 года, ревниво следил за тем, сколько школ в год строят другие регионы, радовался тому, что Удмуртия в лидерах, и недоумевал, почему федеральное Правительство игнорирует эту проблему: «Образование – это же государственное дело».
Та же история – и с детскими садами. Республиканская программа их строительства появилась за два года до того, как на уровне страны было принято решение об ускоренной ликвидации дефицита мест в дошкольных учреждениях.
Придуманная и продуманная им в полном смысле государственная программа строительства жилья для молодых семей не идет ни в какое сравнение с ее более поздним федеральным аналогом. По республиканской в год жилищные условия улучшали до 2 тысяч молодых семей. По федеральной в 2016 г. в числе счастливцев-новосёлов окажется, дай Бог, 100-150 семей.
Историческая встреча с Германом Грефом
Тут самое время вспомнить одну историю. Году в 2004 или 2005 Президент взял нас – меня и съемочную группу ГТРК «Удмуртия» - в рабочую поездку в Москву. За день мы побывали в кабинетах нескольких федеральных министров и к вечеру оказались в приемной тогдашнего министра экономического развития и торговли. Задача у Президента была одна – добиться федерального финансирования газификации сельских районов.
В комнату вошел Греф, выложил перед собой какие-то бумаги и с ходу задал Президенту убийственный, как ему, видимо, казалось, вопрос: «Александр Александрович, а насколько экономически целесообразно тянуть газопровод в деревню, где живет десяток старух?».
Дальше произошло то, чего не ожидал никто. И в первую очередь министр. По комнате словно пробежала тень, Президент налег грудью на стол, лицо его побелело и он, с трудом сдерживая себя, негромко, но яростно, ответил: «А эти, как Вы сказали, «старухи», считали экономическую целесообразность, когда отправляли на фронт своих мужей и детей? Когда всю войну и после войны чертоломили в колхозе за «палочки»? Они что – кизяками должны греться? Газа они не заработали»?
После этого монолога министр резко изменил тон, и разговор перешел в деловое русло. А когда они прощались, я увидел в глазах Грефа выражение неподдельного уважения.
«Официальный образ Президента был несправедливо скупым»
Александр Волков умеет быть естественным и органичным даже в незнакомых или неожиданных ситуациях, мгновенно и точно реагирует на чужое слово, неизменно определяет и ведёт линию разговора, обладает даром устного рассказа и весьма близко к оригиналу воспроизводит чужие манеру речи и интонации, может ярко разыграть в лицах запомнившуюся ему сцену.
Но всеми этими качествами в публичной плоскости он пользуется предельно скупо. Во всей полноте они раскрываются только в частной обстановке, закрытой для постороннего взгляда. Он точно знает, где проходит граница между официальным и частным типами поведения, и я не помню случая, чтобы он позволил себе и другим ее переступить или передвинуть. Независимо от статуса и ранга этих «других».
Есть некий (и, думаю, весьма значительный) объем содержания его личности, который полностью закрыт для постороннего взгляда. А вместе с ним закрыта и та внутренняя – интеллектуальная и духовная - жизнь, которая определяет его взгляды, оценки, поступки.
Поэтому официальный, общедоступный образ Президента был несправедливо скупым, лишенным объема и ярких красок. Я бы сказал, лишенным того напряженного драматизма, который присутствовал и сегодня присутствует в его судьбе.
Думаю, мы никогда не узнаем, что он пережил во время смертельно опасной болезни и чего ему стоило возвращение к полноценной жизни. Помню, как он стушевался (что ему категорически не свойственно), когда вскоре после возвращения к работе, утром, здороваясь с нами, заметил, что по манжете его белой рубашки расползается пятно крови. Медсестра плохо закрепила катетер («бабочку») после укола.
А стушевался именно потому, что на мгновение потерял контроль над ситуацией, независимо от себя добавил в привычный, «канонический образ себя» недопустимую с его точки зрения частную, интимную подробность.
Своих не сдавал, но спрашивал с них по полной программе
Он никогда не выносил на публику претензии к своим подчиненным. Хотя ему не раз предлагали сделать это «для рейтинга». Это давало повод сплетничать о «президентском клане». А он, как настоящий мужик, не сдавал своих. Но «в тиши кабинетов» спрашивал с них по полной программе.
Я сам слышал, как в ходе президентских разборов полетов от страха стучали зубы проштрафившихся. И убирал их только сам и только когда окончательно убеждался, что они «не тянут лямку».
С такими он расставался быстро, решительно, но очень аккуратно: после обязательной личной беседы и столь же обязательного предложения вариантов возможного трудоустройства (он заранее обговаривал их с потенциальными работодателями). Я не знаю случая, когда он отпускал бы человека, не справившегося с порученным делом, в никуда. Полагаю, чувствуя свою ответственность за его дальнейшую судьбу и предоставляя ему возможность проявить себя, встать на ноги в другом месте.
Вместо заключения…
Я видел его разным – и в звездные мгновения, и измученным болезнью, целиком поглощенным работой и позволившим себе немного расслабиться. Но никогда не видел праздным, унылым, подавленным, отказавшимся от борьбы, потерявшим лицо.
Его мироотношение - это довольно прихотливый сплав из во многом по-своему интерпретированных библейских истин, народной мудрости (здравого смысла), убеждений в примате государства и государственных интересов, соображений экономической целесообразности и умения внимательно прислушиваться и присматриваться к реальной жизни, вылавливать из ее далеко не всегда прозрачного и благоуханного потока самые актуальные (не популярные, не рейтинговые, а именно актуальные) тренды.
Этот фундамент - источник его несокрушимой уверенности в своей правоте, стойкости в критических ситуациях и способности доводить до логического завершения любой свой проект.