2 июня, 23:30, 2011 год. Эта дата глубоко врезалась в память жителей села Пугачево в Удмуртии. Тогда прозвучали первые взрывы на складе с боеприпасами на военном арсенале № 102. Люди бежали куда глаза глядят, думали, что началась война – взрывалось в ту ночь чуть ли не каждые 5 минут. В итоге из села и соседних населенных пунктов эвакуировали более 28 тысяч человек. Погиб один солдат.
О том, что творилось в ту ночь, и каково это – быть почти в эпицентре взрывов – откровенно рассказал IZHLIFE один из тех, кто служил в то время на арсенале, Иван Зайцев (имя и фамилия изменены. – Прим. ред.)
«Настраивайтесь на условия, близкие к военным»
Ивану 34 года. Он закончил ИжГТУ. Сейчас работает в спортивной школе. В декабре 2010 года его забрали в армию. По семейным обстоятельствам определили в воинскую часть на арсенал в Пугачево, всего в 30 км от родного Ижевска.
2011 год стал одним из самых «жарких» по программе утилизации старых боеприпасов, поэтому нагрузка на тех, кто служил на арсеналах подобного рода, возросла в разы.
«Как мы приехали, командир части сказал, мол, ребята, сразу настраивайтесь, у вас условия будут близкие к военным. Работа без сна и отдыха практически. Ни о какой боевой подготовке речи даже не было. По сути, мы работали грузчиками на арсенале: грузили и выгружали снаряды, некоторые из которых остались аж со времен Великой Отечественной войны», – признается мужчина.
День у солдат начинался в 6 утра. Но если выпадал снег, который надо было убирать, вставали на час раньше. Потом зарядка, завтрак, после которого солдаты шли на работу, разгружать снаряды. После обеда сразу обратно, работать.
«Мы могли и не ужинать: столовая ко времени окончания погрузки-разгрузки уже не работала. Бывало, до 4 утра работали, а в 6 снова подъем. Это просто адские какие-то условия были», – вспоминает наш герой.
Рацион питания, по словам Ивана, был скудный.
«Еда вообще никакая. Рис, гречка – мяса почти не было. Банка тушенки на огромный котел с гречкой. И если тебе потом в тарелке с кашей червячок вот этот тушеночный попался, то, считай, мяса поел», – под конец службы Иван приноровился – на воинское содержание (это 400 рублей в месяц) пельмешки себе покупал, чтобы их ему в столовке варили…
В те года срочники носили форму от известного российского дизайнера.
«И это было издевательство над людьми. Раньше теплые бушлаты, меховые воротники – ну куда ни шло. А у нас типа красивая и стильная, но абсолютно не функциональная. Например, она просто не успевала просохнуть. Пришел после смены ночью, повесил все в сушилку, но она просто не сохнет. И ты ее сырую надеваешь – и снова на холод. Заболеть воспалением легких можно было на раз. Случаев было много. Но если у тебя какое-то недомогание, то ты «работать не хочешь». Сам проходил с температурой 38 почти месяц», – говорит Иван.
«Гонки со смертью»
В чем заключалась работа срочников? Они должны были укладывать в транспортные вагоны снаряды, некоторые из которых весили около 100 кг. Или разгружать такие же вагоны. Главное – сделать как можно больше.
«Вдвоем снаряд берешь и грузишь по определенной системе, штабелями, до самого верха вагона. И пока он полностью не наполняется, ты будешь укладывать, – рассказывает Иван. – Получается, что снаряд надо еще и на высоту вагона докинуть. Поэтому мы из ящиков со снарядами делали ступени и поднимали по ним. В конце службы посчитали, что в сутки выходило примерно 8 тонн на человека».
«По идее, кидать ящик со снарядом нельзя, он может сдетонировать. Но… надо было грузить десятки вагонов за день. Понятно, что проводились инструктажи по технике безопасности. Но что делать? По-другому никак. Зима, ящики все заледенелые. И чтобы за них взяться, надо лед отбить… Как у нас ротный говорил – это были «гонки со смертью».
«Слышу, начинает грохотать и телефоны разрываются»
2 июня 2011 года для Ивана началось обычно. Он заступил в суточный наряд – помощником дежурного по части в отдельное помещение со средствами связи.
«День прошел. Ночь. Я в «дежурке» сижу, слышу, начинает грохотать. Солдаты в казарме просыпаются: «Ну что там, Вань? Опять тревога из-за грозы (а тем летом часто грозы были)?». А оповещений-то не было по грозе никаких. Шум все сильнее и сильнее. Понятное дело, уже никто не спит. А потом зарево. Взрыв».
Естественно, начинается паника.
«По инструкции мы должны позвонить во все возможные службы. Дежурный офицер, с которым мы были, начинает за трубки хвататься. Руки у него трясутся, он не может ни один номер набрать. Я ему по рукам бью, сам начинаю звонить, что-то выяснять».
В этот день почти весь офицерский состав отмечал рождение ребенка у одного из прапорщиков и повышение в звании другого. Состояние понятно.
«По рации выходит на связь командир части, спрашивает, что происходит. Я ему, так, мол, и так, что делать? Вся казарма на ушах. А у меня никаких указаний выпускать людей нет. Паника: из соседних же рот все бегут, никто же погибать не хочет. В итоге командир, наконец, говорит: «Все, объявляем общую тревогу».
Срочники плакали: «Маму хочу, мама, забери меня»
Включили сирену.
«Ребята потом рассказывали, не знаю, насколько правда, что у начальника пожарной команды военной части ноги отнялись. Видимо, со страху или с нервов. Так его еще и на руках вытаскивали».
Были и те, кто ревел, кто кричал: «Маму хочу, мама, забери меня». По словам Ивана, это были совсем юные солдаты-срочники, которые до армии воевали только в компьютерных играх.
«Разная реакция людей. У кого-то руки трясутся, кто-то, наоборот, туда пошел, кто-то убежал, кто-то вот сидел, плакал прямо. Критическая ситуация показывает реальное лицо человека…»
«Тебе это не надо, у тебя семья, давай иди»
Иван остался в «дежурке». Его напарник – дежурный офицер – со словами «посмотрю, что там происходит» тоже убежал.
«Я один. Телефоны разрываются. Казарма пустая, все мои убежали. Что делать? А я стою и еще пытаюсь куда-то позвонить… А потом обрушился потолок. Ну, думаю, пора – и тоже побежал».
Но ближе всего к эпицентру взрывов была пожарная команда. Ребята даже успели рукава развернуть и начать тушить огонь.
«Там хранилище, доверху забитое снарядами в деревянных ящиках. Это все горит, начинает детонировать. Да просто бесполезно что-то делать», – уверяет Иван. По дороге он встретил своего командира, который не убежал, как другие, а шел помогать пожарной команде.
«Говорю ему, что, мол, я с вами. Ага, было желание туда пойти, пытаться что-то сделать. Но он меня отправил восвояси: «Тебе это не надо, у тебя семья, давай иди».
«Говорят, коровы летали, но я не видел»
Иван выбежал с территории арсенала на Можгинский тракт. Военные, срочники, гражданские кричат, вокруг паника, хаос полный. От взрывов светло.
«Одной из взрывных волн меня отбросило в канаву. Кто-то попал под взрывные волны гораздо ближе, говорили, что – я уж не знаю, миф или нет, – коровы летали. Одна якобы на второй этаж залетела. По идее, это могло быть, но я сам не видел, поэтому врать не буду».
Солдаты помогали людям тащить их вещи подальше от взрывов и арсенала. Ни о какой организованной эвакуации речи и не шло. Просто все в панике убегали.
«Ровно за неделю до наших событий взорвался аналогичный арсенал в Башкирии. Нас всех собрали, всю часть построили, гражданских, военных, срочников. Снова инструктажи – снаряды не кидать, на технической территории не курить и прочее, прочее. Неделя проходит – и у нас. Смешно просто. Честно, я морально был к этому готов. Потому что там просто бардак творился… Было такое настроение – не знаю, может, казалось – и среди офицеров, и среди всей части, что рано или поздно, но что-то обязательно случится. Для меня вообще неожиданности не было. Как и страха. Адреналин какой-то, интерес», – уверяет Иван.
«Это было облегчение, счастье какое-то»
Он и еще несколько солдат сели в какой-то грузовик и поехали в Можгу. Там ребята нашли военкомат, где им дали немного поспать. А потом на автобусе отправили обратно в Пугачево. Неподалеку от части был разбит палаточный лагерь. Первые две ночи спали на бронежилетах.
«Потом, естественно, прилетели высокие чины, генералы, какие-то комиссии с Москвы. А мы уже были предоставлены сами себе. От нас отвязались. Когда сутками эти снаряды ворочаешь, то любая смена обстановки за радость. Восприняли это, как ни странно, положительно. Ну так вот сложилось. Для нас это было облегчение, в принципе, счастье какое-то, как бы это ни звучало».
Взрывы продолжались еще несколько дней. Сначала сильные, потом стали затихать. Вертолеты МЧС летали, заливали пожарища водой.
«Потом к разрывам снарядов привыкли, естественно. Спали под этими всеми хлопками нормально».
Вместо складов огромные воронки
В палаточном лагере под открытым небом солдаты жили несколько недель.
«До тупого тоже там было. Армия же, все должно быть с иголочки. Вымыт, побрит, одет в чистое. А в первое время было как: бриться нечем и умыться негде, воды же нет. И личные вещи все в казарме остались. И вот идет офицер: «Что ты не побрился?». Я говорю: «У нас часть взорвалась. Стоит ли сейчас говорить о моей щетине?»
Позже разрешили заходить на административную территорию, спустя какое-то время и на техническую – туда, где были сами хранилища.
«А там вместо складов огромные воронки. Сверху смотришь – так, наверное, с трехэтажный дом под землю. Ж/д составы просто в землю вмяло. Пожарная машина осталась. Все вывернуто, все внутренности наружу, стекол нет. Можно хронику Сталинграда на этих кадрах было показывать. Разрушенные дома, обломки, везде какие-то куски снарядов валяются. В дереве – в огромной березе – застрял неразорвавшийся снаряд».
Продолжили грузить снаряды
Палаточный лагерь свернули. Солдаты перетаскали уцелевшие кровати в дом культуры. Наладили быт. А потом снова началась работа. Они разгребали завалы, как в части, так и в самом Пугачево. Часть уцелевшей техники перевозили, искали неразорвавшиеся снаряды, разминировали территорию.
«А когда все улеглось, мы продолжили грузить снаряды – все то, что в хранилищах оставалось не разорвавшееся, в более-менее нормальном виде и к чему можно было подойти».
Так продолжалось еще несколько месяцев. В итоге Ивана вместе с сослуживцами приписали в другую часть в Пермском крае. Там он по документам и дослужил свой срок в армии.
Про погибшего Тимура
Единственной жертвой той ночи 2011 года стал 24-летний пожарный Тимур Минниахметов. Его тело нашли только через две недели. Посмертно вручили Орден Мужества, потом назвали улицу в его честь и повесили мемориальную доску.
Иван до армии с ним знаком не был, но позже оказалось, что они ходили в соседние школы, учились в одном университете.
«Он мог вообще не служить – у него что-то по здоровью не так было. Но он хотел работать пожарным, а там обязательно нужна справка о службе в армии... Ну вот он один такой оказался. Не повезло ему. Понятно, что он мог выжить… Я видел фотографию его тела. Ужас, конечно. Провожали в последний путь из части. Приехали все. Высокопарные слова: «Он там боролся…» Боролся? Уже ничего сделать нельзя было. Не люблю это все. Его старшая сестра – активная такая, в первые годы нас даже собирала, сидели, вспоминали, разговаривали… Вот такая ирония судьбы – специально пошел служить в пожарную команду и погиб ради того, чтобы быть пожарным».
Ни благодарности, ни сочувствия
Иван говорит, после всего осталась обида. О том, что он пережил взрывы и участвовал в ликвидации последствий, не было сделано даже записи в военном билете.
«Нас вообще никак не отметили. Что, мол, участник, ликвидатор последствий чрезвычайной ситуации. Понятно, что это не Чернобыль, но мы же непосредственно были в зоне, ходили потом, разгребали все. В последний день службы командир части вообще нам ничего не сказал. Ни благодарности, ни сочувствия, ни сожаления. Было и осталось отношение: вы – рабочая сила. И не более того. Вот это обидно. Прошло 10 лет. Надеюсь, сослуживцы приедут. Может быть, как-то отметим даже...»